использовалось для того, чтобы хоть чуть-чуть изменить себя, перестали существовать за ненадобностью. Параметры красоты также перестали быть универсальными, в результате чего рухнул модельный бизнес…
Накануне свадьбы Женя серьезно заболел. Легкая простуда превратилась в тяжелое воспаление легких. Самолечение закончилось довольно грустной картиной. Задыхающийся Женя, и перепуганная бледная Саша, вызывающая скорую помощь.
– Я помню тот день… Больница… Ты… Такой несчастный, худой, беззащитный… И я. Стою рядом. Молю Бога не забирать тебя… А потом… Мы решаем поменяться глазами… Так мне хотелось оставить что-то о тебе на память. Если вдруг… Черт!.. Если б я только знала, что ты, выздоровев, оставишь меня… Из-за чего?.. Из-за того, что посмотрел на мир моими глазами…
– Кроша! Да ладно тебе! Зато у тебя теперь отличное зрение!
– И ты… Выздоровел тогда… Все-таки… Это тоже хорошо…
Женя не хотел меняться глазами с Сашей. Он представлял, насколько краски их миров отличаются друг от друга. Он не хотел оставлять Саше серые будни, если вдруг его не станет. Не хотел, чтобы она знала, какими он видит себя и ее…
Но Саша так просила, так плакала, что он, в конце концов, сдался. После произошедшего обмена Женя потерял сознание.
Когда он очнулся от неожиданного визита солнца в палату, то очень удивился тому, что видит значительно хуже, чем прежде, не смотря на насыщенность цветов. Потом он вспомнил о Саше, о ее просьбе и все понял.
Сашины глаза ему понравились. Мир, открывшийся Жене, стал гораздо симпатичнее того, в каком он жил прежде. На себя Женя не мог налюбоваться…
После выписки он не поехал домой к заждавшейся Саше, а поехал к родителям.
Ему вообще больше не хотелось видеть Сашу. Да, она была все так же красива, обаятельна и мила. Но он, Женя, вдруг понял, что не хочет ни семьи, ни детей, ни ответственности. Он, такой сногсшибательный, должен попробовать на вкус десятки, нет, сотни женщин, а не ограничивать себя одной умницей.
Он написал Саше одно-единственное сообщение: «Извини, кроша. Но я вернусь только за вещами. Мне кажется, мы не совсем подходим друг другу. Надеюсь на отсутствие истерик и глупостей с твоей стороны».
Саша не стала настаивать на продолжении отношений. И забирать свои глаза обратно тоже не стала. Ей просто было важно, что Женя счастлив, и что у нее остались зеркала его души.
Очарованная солнечными зайчиками
Волосы собраны в небрежный пучок, тело запрятано в мягкий халат кремового цвета. В одной руке теплое молоко, сдобренное медом и корицей, в другой маленькое серебряное зеркальце, доставшееся от прапрапрабабушки… Естественно, английской принцессы.
Ну, это версия для знакомых, знакомых знакомых, и других возможных людей, встречающихся ей на пути, и обращающих внимание на эту диковинную вещицу из прошлого. А на самом деле: Июль, 2009, винтажный магазин на окраине Лондона. Двести фунтов за: «О, Боже, как же я жила без этого раньше?» И неделя отпуска без ужинов…
Версия про прапрапрабабушку звучит романтичнее. И благоразумнее… В двадцать семь лет как-то хочется быть благоразумнее… Да… Хочется… Но не всегда получается…
Уютная маленькая квартира, затканная кружевами. Больше десятка кукол в нарядных платьях. Коробка из розового бархатного картона, обклеенная желтыми кружочками для хранения солнечных зайчиков…
Вот уже двадцать вечеров одно и то же… Балкон. Кресло-качалка. Молоко. Закат.
Последние мазки солнца отправляются в картонную розовую коробку, отражаясь в зеркале… Однажды, зимой, она распакует ее, и комната наполнится солнечным светом… Она верит в это…
Кто-то верит в силу электричества, а она верит в своих солнечных зайчиков. Каждому свое…
И ни капельки не странно! Не страннее того, что вот уже двадцать вечеров она коротает одна…
Подлетает скрипка, раскланивается и превращается в красивую, чуть слышную мелодию. Может, Бетховен. Может, кто-то другой. Память на имена ее всегда подводила.
Она гладит спинку скрипки, которая от движения ее мягких рук, играет лучше обыкновенного. Мечтательно улыбается. «Спасибо, милая, ты всегда кстати… Жаль только, все твои монологи сводятся к до-ре-ми-фа-соль. Научить бы тебя разговаривать… Хотя… Если б ты говорила, мы бы, вероятно, спорили, поддразнивали друг друга… А так… Идиллия! Продолжай играть, скрипочка. Продолжай, мой друг».
Небо обнимают уставшие солнечные лучи. Облака зевают, расслаиваясь по небу. Еще чуть-чуть и сон настигнет их. А на смену черничный морс с сахарной посыпкой, которую мы принимаем за звезды.
Ночная прохлада…
***
Веки солнца полуприкрыты. Легкая вуаль тумана накинута на поднебесную. Птицы желают друг другу приятных сновидений. Чирик-чирик. Спокойной ночи. Чирик-чирик… Последние солнечные зайчики прыгают в коробку. Зеркало захлопывается, откладывается в сторону…
Ветер играется невесомыми рюшами, спускающимися шлейфом с кораллового шелкового платья.
Запах цветущего куста розы и тонких сигарет с ментолом.
Когда-нибудь она бросит курить. Окончательно… Возможно, когда цена за пачку сигарет сравняется с ценой платья ZARA на распродаже… Когда-нибудь… Очень может быть…
Крутит серебряное колечко на пальце, думает о нем. Вспоминает его лицо, мягкую щетину. Вспоминает: «Ты колючий как елка… Да какая елка? Ни больше, ни меньше еж! Нет! Дикобраз! Не прикасайся к моей нежной коже!.. Да-да! Очень нежная! Нежнее лепестка фиалки, между прочим! Немедленно избавься от этой гадкой растительности на лице! Сейчас же, я тебе сказала! Ну… Прекрати!»
Вот что за характер?..
Ей же нравилась его щетина… Которая никогда не бывала колючей… Которая так приятно щекотала кожу… Которая, черт возьми, так ему шла!..
И зачем нужно было ворчать? Зачем нужно было все портить? Фу, противная какая!..
Молния разодрала небо, что тут же рассыпалось дождевыми каплями. Вместо солнца луна. Плачет. Тоже. Вы замечали когда-нибудь, какой грустной бывает луна? Две ямочки-пуговки, с тоской уставившиеся на землю, обливаются бледным сиянием. А тут еще и дождь…
Кого оплакивает луна? Того влюбленного, что простоял целый вечер с букетом маргариток у входа в парк, а она так и не пришла? Тех двоих, что расстались под тусклым светом фонаря?.. Или вовсе она не плачет? Может, смеется, заливаясь искрящимся светом?
***
Голубая ситцевая ночная рубашка. Поверх накинута шаль цвета слоновой кости. Волосы раскудрявились по плечам. Хлопковый белоснежный ободок придерживает непослушные локоны. Ярко-розовый лак на ногтях. Довольно агрессивный для сегодняшнего вечернего одеяния. Ей все равно. Не будет она перекрашивать ногти в угоду нарядам. Когда подотрется – поправит. Может, даже цвет поменяет… А, может, и нет… Вообще, все равно…
Нервничает. Поэтому вместо привычного молока зеленый чай с ромашкой. Вроде как успокаивает… Еще не поняла… Ну… По крайней мере, для кожи полезно.
Облокотилась на перила балкона. Провожает утомленное солнце, что лениво склоняет свои лучи, медленно исчезающие под покровом неба. Чуть не забыла!.. Открывает зеркальце и ловит убегающих солнечных зайчиков. Поймала. Забросила в коробку. Сверху положила томик Тургенева, чтоб хранительница солнечных бликов ненароком не раскрылась раньше времени. Успокоилась. Пошла спать.
Золотистый ночник-бабочка наполнил комнату светом. Шелковое бирюзовое белье раскинулось на постели. Вот теперь все хорошо… Точно хорошо!
Она любила украшать свою жизнь красивыми вещами. Она любила ткани, по которым хотелось бесконечно проводить рукой. Шелк, бархат, кашемир… Ммм… Одно только сочетание звуков в этих словах заставляло ее душу ворковать. «Шелк, бархат, кашемир». Произнесла вслух.
Подул ветер. Раскрыл окно. Чихнула. Притворила ставни.
Тишина проглотила мир. Надула большой мыльный пузырь и поместила в него ее дом и близлежащие окрестности.
Собаки залаяли… Пузырь лопнул. Открыла глаза. Сегодня она ненавидит собак. Эти четвероногие твари потревожили и без того беспокойный сон. Застонала. Натянула одеяло, уткнулась лицом в подушку. Пошептала что-то. Собаки замолчали… Уснула.
***
А еще у нее был муж, который, как ей казалось, любил ее чуть меньше, чем она того заслуживала.